Ты, проверенный всеми, любыми, чужими экспертами,
На психотипы, знак качества зодиакальный.
Знаешь ли ты, что ты весь для меня предначертанный,
Только не подтвержденный документально?
С головой, с потрохами себя до копеечки выдавший,
Ты, что мне болен и сладок, до дрожи так дорог.
Знать бы, как выболеть, милый, тебя, как бы выдышать,
Выжить, пройти от конца до конца искалеченный город.
Вьются как мухи цветастые девочки, мальчики,
Бьют по ушам даже мне, не имеющей ритма и слуха.
Знаешь ли ты, что ты весь для меня предназначенный,
Оплакать тебя бы, в глазах и в груди только сухо.
Правда-то травит, иголками хвойными жжется и колется,
Я столько тебя забывала в пути, не водой запивала.
Путь мой лежит по равнине, пустыне и по лесу,
Сквозь через мрак грозового того перевала.
Люди идут сквозь меня, не пытаются взгляда задерживать
На странной душе, лишь на теле пустом и бесстрастном.
Знаешь ли ты, как со смертью я каждый раз вежлива,
Может расскажет чуть-чуть о тебе. Как опасно
Ходить через ночь, погружаясь по маковку в поиски,
Дразнить судьбу, а что делать еще с ней, помешанной.
Вот вырвать тебя бы из сна или стазиса отзвуком голоса,
Рокотом сердца, которое бьется так бешено,
Течет по груди раскаленной, отравленной плазмою,
Уже не унять, не заставить утихнуть течение.
Знаешь ли ты, что ты весь для меня мой предсказанный,
Даже если не веришь в какое-то
Предназначение.

У нас все будет заебись,
Клянусь тебе, мой милый.
Когда куранты будут бить,
Пусть бьют по нам вполсилы.
Война закончится сейчас,
Так толком не начавшись.
Тот, кто не гибнет от меча,
Умрет от пьяной чаши.
Пойдем, покурим по одной,
Ты так, а я пассивно.
Нас всех сотрет с лица войной
За ломаную гривну.
Играет музыка для нас,
Как будто на прощанье.
Ну что, давай последний вальс
Вдоль по небесной ткани.
Сегодня празднуем весну -
Не факт, что доживем мы.
Сегодня точно не уснуть.
Господь ломает догмы.
Сегодня можно. В этот раз
Звезда желанье чертит.
Война закончится для нас
Наутро с нашей смертью.

- Ты знаешь, а в Раю очень холодно, - сказал он, глядя в огонь.
Девушка улыбнулась, решив, что это просто игра слов. Но морщинки на высоком аристократическом лбу показались слишком болезненными. Лари пересела поближе, сделав вид, что просто кормит с руки костер – их маленький островок реальности, пушистого света в окружающей темноте. Где-то в лесу ухала сова и, кажется, провыл волк. Она боялась темноты, хотя не признавала этого. Спутник же внушал какую-то уверенность.
- Очень, очень холодно, - упрямо повторял мужчина, нервно ломая в пальцах тонкую веточку. У него и самого пальцы были как веточки – сухие, хрупкие, но очень гибкие. Не сломать. Не стоит и пытаться. А девушка и не пыталась.
- Откуда ты знаешь?
Белый промолчал. Он не назвал ей своего имени, предложил просто именовать так, как захочется. И Лари не придумала ничего умнее этого слова. Слишком сильно уж бросались в глаза заплетенные в косу снежные пряди. Девушка задумчиво перебирала спрятанные на груди амулеты. Один, два…десять. Какие-то купленные, какие-то выменянные на травы, и только один – самый дорогой и важный, с которым она ни за что не согласится расстаться, ни за какие деньги. Единственное, что осталось на память от матери.
Мужчина неожиданно вскинул голову, подтягивая к себе посох. То ли он был магом, то ли странником – не поймешь. Гладкое дерево, вытертое руками, с оббитым железом концом. И поцарапанное, погнутое местами железо, и сразу видно – не для красоты эта палка, не для украшения, а для помощи в пути. Но нет, он расслабился, и Лари ощутила, как отпускает натянутые нервы – она даже не поняла, когда успела вытянуть из кармашка у пояса скляночку с порошком. Не ахти какая защита, но травница вряд ли способна на большее, чем сыпануть едкой смесью в глаза врагу.
- Если так, то зачем мы туда идем, Белый? – идем уже не первый день, а ты все никак не скажешь даже, сколько нам осталось, хотела добавить, но закусила губу.
Раем звался город на севере. Туда трудно дойти, а выйти и вовсе невозможно. Так говорят в кабаках. Но также говорят, что добравшийся до города будет принят им как родной. То ли маги там живут, то ли нежить, то ли боги. Много слухов ходит про это место, и ни один не подтверждался. Да и не опровергался. Искателей счастья и поживы с каждым годом становилось все больше, что поделать – война. Война, спалившая ее родной дом, унесшая жизни матери и братьев. А что с отцом, девушка даже не знала. Он ушел воевать, и весточки до сих пор не было.
Лари пряталась в лесу, пока жгли деревню. Пока резали скот, пока рушили колодец. Пока насиловали ее подружек, и она до сих пор слышала по ночам их крики и плач. Как ее не сожрали дикие звери, как она не провалилась в ловчие ямы и не попала в руки мародеров – одним богам известно. А потом она повстречала Белого. И теперь они шли в Рай. Давно уже шли. Пару раз останавливались в городах – и тогда девушка с любопытством крутила головой. Но чаще все же шли через деревеньки. Тогда ей находилась работа – вылечить ребенка, или заговорить курятник от лисиц, или просто помочь по хозяйству в большом доме. Где добывал деньги спутник, она не знала. Знала только, то они у него всегда были, пусть и не очень много. Но заплатить за ночлег всегда хватало.
- А зачем туда идут остальные, девочка? – он не был старым, но у него были слишком взрослые глаза. И он почти не улыбался. И упрямо звал ее девочкой, хотя Лари было уже 23. Хотя, не самый великий возраст, если подумать.
- Я не знаю. Мне все равно, вобщем-то, - ответила девушка от чистого сердца. Просто ей и в самом деле некуда было податься. А вдруг да повезет. Ну, а если не повезет, то хоть будет что сказать богам на суде. Не просто так сгинула, а ища какую-то цель. Правда, сама еще смутно понимала, какую именно, но цель определенно была. – Скажи, а ты? Ты зачем идешь?
Когда они встретились, он вроде никуда не собирался. Решение пришло потом, уже после того, как дрожащая и перемазанная в грязи девушка была умыта, закутана в плащ и напоена вином с уверениями о непричастности к солдатам.
Теперь он привычно отмолчался, и травница взялась переплетать косу, чтобы скрыть подкатившую неловкость. Слишком уж нервировала эта тишина. Кажется, начинало светать, а значит – они скоро отправятся в путь. Девушка уже не пыталась запомнить дорогу, все смешалось перед глазами. Сначала было тяжело, были кровавые мозоли и гудящие мышцы, а сейчас ноги привыкли, огрубели только, ну да ничего, самое то для путешествия. Лари вздохнула и закуталась поплотнее в плащ – под утро всегда становилось зябко, да и комарье вылазило, мерзко гудя под ухом и кусая куда ни попадя.
- Скажи, Лари, что ты будешь делать в городе? – неожиданно подал голос Белый, она аж вздрогнула. Мужчина чуть щурился от огня.
- Туда сначала нужно попасть, а уж там…разве не найдется работы для знахарки? Я не очень умею лечить, но могу помогать, травки там смешивать или повязки менять. Или в Раю это никому не нужно? – а и правда, болеют ли в таинственном городе, стареют ли, да люди ли там вообще живут? Одним богам известно, да и то – в их ли ведомее это место-то, полное слухов.
Он покачал головой, неожиданно улыбаясь ей, как-то тепло, открыто.
- А мне нравится, как ты думаешь. Многие идут в Рай ради наживы. Или тайных знаний, чтобы использовать их все с той же банальной целью – обогатиться. Неудивительно, что они не возвращаются, - это была необычайно длинная речь для него, молчаливого и хмурого. Девушка удивленно приоткрыла рот, хлопая глазами – и что это спутник разговорился? – Ну хоть чего-то я от тебя дождался, девочка, а то все идешь за мной хвостом, как на заклание. А в город никого не тащат силой, нет. Туда приходят сами. И сами остаются навсегда. И я там навсегда остался, только странствую вот, никто же не запрещает.
Лари дрожащими руками стянула сползший плащ, пряча глаза. Он смеется над ней, он точно смеется. Сначала наговорил сказок о таинственном граде в горах, далеко-далеко на севере, а теперь сам зовется жителем Рая. Не может этого быть. Девушка нервно сглотнула, незаметно пытаясь отползти от безумца. Как пить дать – безумец. Или некромант, заманивает ее в свое логово, чтобы пустить на свои мерзкие опыты. Только к чему тогда были все эти блуждания по лесам? А Белый все улыбался.
- Не бойся меня, глупая какая. Знаю, чего думаешь сейчас. Даже можешь не говорить, на лице написано. Считай, проверял тебя. Простишь?
Он встал, неожиданно резво для его обычной неторопливости, подхватил побитый жизнью и дорогами посох, тихонько стукая им о землю. Ни тебе ярких искр, ни грохота, ни плясок духов – ну, как обычно у колдунов бывает. Или она просто никогда настоящих не видела, откуда ей знать-то. В деревню Лари порой заходили бродячие фокусники, развлекали малышню за монетки и еду, чтобы потом отправиться дальше. А тут – из воздуха появился город. Вроде самый обычный, но какой-то уютный, что ли, родной. Шагни только – и ты уже там. Но Белый уж развеял иллюзию. Девушка растерянно заморгала. «Так это была просто картинка?» Она разочарованно вздохнула, отводя взгляд и сердито кусая губы. Теперь в этот город хотелось. Лари встала, не глядя на спутника, начала скатывать одеяло, а он спокойно молчал, будто и нет рядом. Наконец, она не выдержала.
- Кто ты, Белый? – нервно крутя в пальцах амулетик, словно ища у него защиты.
- Странник я, девочка, просто странник, ты не подумай. Колдую чуть-чуть, так, фантом создать. Не больше. Ну и помогаю в пути, - он забросил сумку на плечо, уверенно двигаясь к дороге из подлеска, где они ночевали. – нам недалеко уже, кстати. Идем?

Проходи. Садись. Я ждал,
Я умею долго ждать.
Сумрак. Кофе. И вокзал
Провожает поезда.
Утро. Сорванный звонок
Завтрак. Транспорт. Закурить.
Ведь тебе не все равно,
Даже если у двери.
Ночь. Отметки на плечах.
Руки. Пульс. Глаза в глаза.
Прихожу тебя встречать -
Не спросил и не сказал.
Память. Магия. Повтор.
Самый белый, чистый лист.
Остальные все - не то.
Здравствуй. Проходи. Садись.

Туман ушел, уснули монстры
В тени под детскою кроватью.
В твоих губах дрожат вопросы,
Пожалуй, хватит.

Они придут. Ты будешь ночью
Дрожать от страха до рассвета.
Рецепт на психотроп просрочен,
Зачем всё это?

Скребут когтями пол древесный
И лезут все на подоконник.
Когда-то их пугала песня,
Ну, света кроме.

Сегодня не вернется мама,
Спасая от теней и монстров.
Портрет и траур. Это драма,
Всё очень просто.

Но кто-то должен накормить их,
Они сегодня слишком близко.
В твоей крови токсичный литий
И море виски.

Иди, малыш, пора в кроватку,
Они устали дожидаться.
Со страхом и тоскою схватка
Ломает пальцы.

Дыханье в ритме полонеза.
За ваши души кто-то платит.
И ближе к ночи монстры лезут
Из-под кровати.

Если будешь в коме, ну, на грани комы -
Позвони, вот номер, вот тебе мой номер.
Свет погаснет, если тишина, он гаснет.
Ясно всё с тобою, мне с тобой всё ясно.
Позвони, малышка, слышишь, позвони мне,
Да, бесперспективно, пусть бесперспективно.
Скрипка, флейта, синтез - неподвластна скрипка.
Ты ошибка, детка, ты моя ошибка.
Тонет в одеяле холод рук, он тонет.
Позвони еще раз, позвони, вот номер.
Серебро так ранит, жжется серебро ли,
Роли мы играли, сказочные роли.
Если будешь рядом, ну, условно рядом,
В сотне километров, в сотне, да, так надо,
Заходи уж, что ли, заходи почаще,
Буду лишь с тобою, буду настоящим.
Пока жив, малышка, пока жив, не помер,
Позвони, вот номер, вот тебе мой номер.

Тебя составляют таблетки чуть более, чем вполовину,
Жадно глотаешь колеса и только под ними живешь.
Боль переменно пронзает то грудь, то живот, то спину,
Бросает то в жар горячий, то в льдистую злобную дрожь.
С рассветом не станет легче, а стоит ли ждать рассвета,
Ведь солнце тебя раздавит расплавленным потолком.
Болит диафрагма, почки, а может, душа всё это.
О ком так болит душонка, ну, девочка, так о ком?
Корежит в такт злому пульсу, да бейся уже потише!
Вода застывает в глотке с колесами пополам.
Спазган, анальгин и ношпа горстями, немного слишком,
Болит не нутро, а сердце по сердечным своим делам.

Я могу устать - не смотри мне вслед,
Помолчать немного для стихов полезно.
Мое время, выжженное как бред,
Изо всех щелей постоянно лезет.
Манна хочет падать не из тех небес,
Над твоим крыльцом, для примера, скажем.
Огонек свечи я дарю тебе,
Осторожней будь в городке бумажном.
Засыпают путь эти небеса
Манкой и песком сахарным горячим.
Бог качает пульс на своих весах
И по нашим снам как ребенок плачет.
Подари мне град из твоих камней,
Чтоб построить стен новенького дома.
Затаюсь в тиши и на самом дне,
Эта тишина в синапсах знакома.
Я могу совсем замолчать с людьми,
Золото во рту застывает мёдом.
На моих руках загорелся мир
От огня свечей, просто мимоходом.
Хочешь управлять - ну давай, веди,
Сердце крошит пульс болью непрестанно.
Затаился мир на моей груди
И в моих горстях, полных сладкой манны.

Два ромашковых поля вокруг -
Впереди меня и позади.
Я почти что не чувствую рук,
Онемевших с утра. Приходи
Через мост над холодной рекой,
Там, где низкие все облака
А уйти б далеко-далеко,
Чтобы нас отделила река
От всех прошлых ошибок и бед,
Убегать, и до боли в ногах.
Только прошлое бьет нам вослед
И речные крушит берега.
Догоняет уже по пятам,
Каблуками стучит меж камней.
И святая улыбка шута
Обещает - доверься же мне.
Я бегу от него как чумы,
Вряд ли видя развилки пути.
Захлебнуться укором немым -
Я не знаю, куда нам идти.
Нежно-нежно за глотку берет
Мое прошлое криком утра.
Смотрит. Бьет. Отпускает вперед.
Оно хочет играть.

Если двери в легенду нам не открыть ни рукой, ни ключом,
В нее не войти, не дойти, не добраться, и уголь остынет.
У нее трижды восемь личин, сотня тысяч имен, и совсем ни о чем,
А внутри полыхает то самое, первое имя.
Имя, выбитое острыми искрами звезд на последнем углу кирпича,
Что из тех кирпичей, из которых Вселенная множится, зрится.
Эти звезды горят, но не греют, и в космос претемный кричать
Она пробует, крик застывает во рту алой кляксой, как роза в петлице.
На рассвете три темные башни до самого неба растут и растут,
Она рвется, ломается, но добежать всё одно - не успеет.
Каждое имя ее - след, остающийся в досках на старом мосту,
Прожигая в нем дыры. Цепляется, будто репейник,
За спирали воды, застывающей льдом на оконном стекле.
Слишком рано зима, слишком холодно. Свет прорывается сквозь оболочку.
Она может быть легкой, крылатой. Последней такой на земле,
Только имя так давит, так держит за глотку - уверенно, прочно.
Россыпь бисера в ярком подоле небес все ее имена,
Кровь стекает с ладоней и падает в грешную землю, как зёрна.
Если двери в легенду закрыты, она остается под дверью одна,
Укрываясь от тьмы своей памятью, тоже до боли горячей и черной.
Иногда дуракам, говорят, тоже в играх азартных везет,
Иногда и все выстрелы сыплются где-то поодаль и мимо.
Вырвав прочь из груди, в окровавленных пальцах тихонько несет
Свое первое имя.