Я могу сколько угодно жаловаться на работу. Орать, как все достало. Как я мечтаю устроиться ночным вахтером на какой-нибудь заброшенный завод, чтобы никого не видеть и никто меня не трогал. Стенать об усталости, о желании напиться, застрелиться самой или застрелить кого-то другого.
Но это такая дивная игра.
Это не отменяет того, что я на самом деле феноменально ленива, и я правда хотела бы сидеть, почитывать книжечки и ничего не делать, получая за это критический минимум, необходимый для выживания — да бог с вами, в придачу к лени я еще и феноменально адаптивна и неприхотлива.
Но ведь это неинтересно.
Книжки — хорошо. Прекрасно. Но одного этого мало.
Я не могу не признать, что мне интересно там, где я сейчас. Что звонки в три часа ночи с воплями «ааааааа мы все умрем» заставляют меня тоже метаться в панике и добавлять в массовый истерический хор свое громогласное «ааааааа мы точно умрем», но при этом радоваться вот этой вот всеобщей панике и движухе — в любое, в общем-то, время суток, после которых хочется лечь и сдохнуть, причем именно там, как стояли, вповалку, возможно, друг на друге, чтобы приехавшим судмедэкспертам пришлось поломать головы о причинах и последствиях сей смертельной групповухи.
Это выматывает, треплет остатки нервов, расшатывает и без того держащуюся на соплях и честном слове психику. Но еще вернее ее расшатывают монотонность и стабильность. От которых хочется выть, биться башкой об стены и драматично выходить в окно — желательно, первого этажа, чтобы все прохожие могли оценить картинность жеста, но при этом не сломалось ничего важного в довольно-таки хрупком и плохонько сконструированном человеческом тельце.
Жизнь по синусоиде. Бегать — валяться — бегать — валяться. Повторять цикл по необходимости.
Кажется, работа в состоянии вечного дедлайна и хронического пиздеца это как раз-таки мой вариант. Единственно возможный и подходящий.
Да что там, у меня вся жизнь в этом состоянии.