- А я, как видишь, всё-таки жива. – она задумчиво вертела в руках жемчужные бусы.
Он с ужасом вглядывался в ее лицо. Щелкали бусины, перебираемые тонкими пальцами. Она упорно не поворачивалась к нему правой стороной лица.
- Да, как видишь. Ты не рад меня видеть?
- Нэя, я…- он задыхался словами. – ведь ты же…
- Что я? Должна быть мертва?
Щелк. Щелк. Щелк. Она грустно улыбается. Он судорожно пытается встать. Но она…она сидит на краю постели. Страшно. Почему-то он не может прикоснуться к ней, приблизиться.
- О, да, я должна быть мертва. Не знаешь ли, почему?
- Любимая…
- Не называй меня так. Забудь это слово. Впрочем, оставь его себе. В твоих устах оно значит совсем другое.
Щелкают бусины. Чадит свечка на столе. Встать бы, поправить фитиль. Ноги его не слушаются.
- Эти бусины – твои грехи. Интересно? Украденный кошелек с золотыми монетами. У матери. Помнишь?
Щелк.
- Дурман-трава, которую ты продавал в кабаках.
Щелк.
- Изнасилованная девочка в той деревеньке. Помнишь? О да, тогда ты был просто настоящим мужчиной.
Щелк.
- Этих жемчужин не хватит. Да и жемчуг – слишком чистый камень, чтобы считать на него твою душу.
- Нэя…
- Молчи, Тайер. Видишь эту бусинку? Самая кривая, ненужная. Это я. Моя смерть.
Она поворачивается к нему лицом. Через всю щеку, от глаза к подбородку, змеится жуткий шрам, чудом не задевший глаз. Она улыбается, показывая небольшие клычки.
- Ты почти победил. Тот овраг. Он был очень, очень глубоким. Ты не представляешь, как это – карабкаться по осыпающимися стенкам, постоянно соскальзывая вниз. Когда от каждого неловкого движения открываются раны. И ужасно хочется пить. Ты добился своего. Ты убил меня. Я верила тебе. Будь ты проклят, я ведь любила тебя.
- Но ты…жива…
- Я умерла, милый. Я мертва.
Щелк.
- Но ты же здесь…Нэя…
- Она умерла, Тайер. Нэи больше нет. Меня зовут иначе. Я пришла передать тебе от нее прощальный привет.
Она наклоняется и целует его в губы. Он пытается закричать, вырваться, но не может пошевелиться, не может издать ни звука. Горячие-горячие губы. У него темнеет перед глазами. Последнее, что он слышал, было щелканье бусин.
Она вышла из небольшого уютного домика. Набросила капюшон. Как же она ненавидела этот шрам! Его нельзя было спрятать, нельзя не ощущать. Вынула из кошеля серебряную монету, повертела в пальцах и швырнула на порог дома. Не оглядываясь, она скользнула в переплетение ночных улиц, сливаясь с темнотой. Последний долг отдан. Она возвращается к сестрам.
Его найдут утром, в постели, задушенным тонкой ниткой жемчуга. Только старая ведунья заметит подсиним следом удушения два тонких игольных прокола на яремной вене и истертую старинную монету у двери.
Но не скажет об этом никому.